* * *
В другом, жестоком мире,
где нету рождества,
где людям снится море
и чудятся слова,
под властью людоеда,
в тени больных лиан -
мы все хлебнули яда
из костяных пиал.
Потом-то мы проснёмся,
глаза смешно протрём,
вернём своё сосновство,
листвы родимый трёп.
Когда в ходу распятье
и всадники трубят,
на мокром перепутье
я нахожу тебя.
Твои смешные губы,
зелёные глаза
влекут меня сквозь трубы,
зовут в мои леса.
Там каждая тропинка
ведёт в зелёный сон.
Там всякая травинка
несёт духовный сан.
Там Сын бредет с лукошком,
не подымая глаз.
Там посыпают шлаком
эпическую грязь.
Потом-то мы, конечно,
куда ж оно от нас...
Пока во тьме кромешной
мерцает консонанс.
Со-гласие, согласье,
согласных перезвон,
они шумят, как листья,
и всяк на вече зван.
Ты дуешься, голубка,
смеёшься ты, молчишь -
но мне твоя улыбка
простит любую чушь.
Я подожду до ночи,
до смерти потерплю,
пойду кричать на вече
и крикну: я люблю.