* * *
Но есть берёзовый разбой
и певчий (а не Птичий) рынок,
и пьётся молоко из крынок
под деревянною резьбой,
а под обрывом, за избой,
на отмели - стада икринок,
и рябь резвится со звездой.
Но есть замшелая скала
с растрескавшимися щеками,
где бук корнями крошит камень,
а пастухи вокруг стола
хмельные горные слова
поют, шершавыми руками
дотрагиваясь до ствола.
Но есть солёная вода,
зелёная и голубая,
тяжелая, предштормовая,
и жёлтая до зо-ло-та -
когда вылазит голота
бездомная, и дармовая
льёт благодать на города -
на Юрмала и Лиепая.
И есть великая река.
Она течёт издалека,
от горных снов и слов их гордых,
и рвётся из-под ледника,
спрессованного на века.
Там пьют и мочатся стада,
и песни промывают горло
и проливаются туда.
Река бежит между берёз
и росами лежит на травах,
и пенится на переправах.
И мужичок, пока тверёз,
ещё на зорьке, в час тумана,
выходит на берег из рос,
коробку мятых папирос
вытаскивает из кармана
и улыбается всерьёз.
И всматривается до слёз -
и видит берег океана.
Река вплывает в океан -
торжественно. Неодолимо.
Река проходит по рукам,
смывает пот и роет глину,
и есть работа рыбакам.