* * *
Пока я спал – переменился ветер.
Река пошла и шевельнулась рыбно.
Блажен сидящий в праведном совете,
да только мне мне советовать обрыдло.
Поскольку мне мерещится стезя,
где костный хруст и тошный запах кровушки,
где на жратву слетаются воробушки,
а убежать от ужаса нельзя.
Я вижу: наше время истекло.
Тут пальцем ткни – гнилое все. Развалится.
А мне сквозь искривлённое стекло
гундят и трут: мол, что-то развивается!
Идите все, работайте на них!
Того гляди, дадут кому копеечку.
Вот мой совет: глушите вкус и нюх.
Собак на холодец, а книги – в печку!
А мне – с твоей мучительной подмогой
(рассветногрудой? виноградноногой?
выглядывающей из неглижа!) –
жалеть страну до судорог у горла,
что долготерпелива и двугорба,
но от неё не станет и гроша.
…Но облака построились хребтом.
Неисправим. Наверно, дело в том,
что я опять надеюсь отвертеться.
О, это небо, провода и дом.
Асфальт подсох – и улыбнулось детство.
Мне б стаскивать во двор велосипед,
весенний дух высёрбывать до донца…
А харкать кровью на пол и сипеть –
еще, глядишь, даст Бог, и не придётся.